Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

Неподалёку на взлётно-посадочной полосе замер военный транспортник. Рейс шёл на Москву. С местами помог, как и обещал, Воронков. Он тоже летел по делам этим бортом, и взялся уже в столице поспособствовать семье Андрея Николаевича с вылетом зарубеж.

Савельев гнал от себя мысли о том, что только мать переживает разлуку с ним. Но было очевидно, жена и дети не скрывают желания поскорее забраться в тёплое нутро самолёта. Прощание с ними получилось коротким и сухим, будто расставались на пару дней. Мать задержалась дольше. Она смаргивала слёзы, выступавшие вовсе не из-за холодного ветра, и просила сына прилетать поскорее.

Наконец, все улетающие потянулись к самолёту.

Андрей Николаевич напоследок пожал руку Воронкову, ещё раз обещавшему всё организовать. Потом сел в машину командарма, окунувшись в тепло салона и благородный запах кожи, и сказал водителю возвращаться в посёлок.

Фёдора сначала держали в военной комендатуре, а потом перевели в подвал городского УВД, где допрашивали и избивали. Однако смертным боем не били, костей не ломали. Больше оказывали психологическое давление с причинением физической боли. Спать и есть не давали, в туалет водили редко. Ломали методично и профессионально. Трошин чувствовал, надолго его не хватит. Сломался он на четвёртый день после задержания. Буквально под диктовку написал явку с повинной, взяв на себя ограбление автолавки, убийство часового и кражу его оружия. После этого ему дали поесть и разрешили поспать.

Фёдор ел жадно, почти по-собачьи глотая тёплую массу горохового супа прямо из миски, держа её мелко трясущимися от стресса руками у самого лица, заросшего м ногодневной щетиной, осунувшегося и посеревшего от недосыпа.

Следак с презрительной полуулыбкой смотрел на него, а Трошин улыбался в ответ жалко, забито, заискивающе и виновато глядел покрасневшими глазами с воспалёнными веками. И глотал, глотал, толком не прожёвывая, едва не давясь.

Потом из кабинета его отвели в камеру, где Фёдор рухнул ничком на нары с одной только мыслью: «Будь что будет. Устал я…»

Иван продолжал жить у Натальи. Потихоньку, его заботами она отошла и стала даже улыбаться. Но женщину очень тревожило отсутствие дочери. Иван тоже переживал за пасынка. Они понятия не имели, где и у кого устроились дети, что с ними, как и чем живут. Не случилось ли, не дай Бог, беды во время артобстрела. Да и вообще, мало ли что могло произойти с молодыми и неопытными в такое тяжёлое время!

Дни шли за днями. Страна обреч ённо замерла в ожидании неизбежного — военные активно готовились к боевым действиям. Армия окончательно разделилась. На западе федералы смогли справиться с оппозиционерами и восстановить свою власть, а вот часть Сибири и весь Дальний Восток перешли под влияние мятежников. Неблизкою была Москва, её ослабевшая рука не могла дотянуться до дальних провинций и рубежей.

Ракетные войска стратегического назначения, военно-морские силы, авиация, пограничники подчинялись уже не единому командованию. Все инакомыслящие из служивых затаились подобру-поздорову, а если не желали поступиться своими принципами, были расстреляны как изменники. Уже давно никто ни с кем не церемонился. Никаких показательных и громких процессов, никаких правозащитников и скандалов в прессе. Всё делалось быстро, по-простому и оттого страшно.

При этом, и федералы, и оппозиционеры козыряли доставшимся стратегическим потенциалом, как элементом взаимного сдерживания. Каждый понимал: с тоит только начать — и всё, делить уже будет нечего, да и некому. Вся страна превратится в ядерную помойку.

И по странному стечению обстоятельств — чего только не бывает на войне! — совместно грозили внешним супостатам, облизывающимся на ослабевшую Россию: мол, только суньтесь — зубов не досчитаетесь. А мы тут сами разберёмся без вашей сучьей демократии.

Однако ж политика дело грязное, об этом не знают лишь самые наивные. Посему обе стороны не чурались помощи извне, дополнительно наращивая ударный потенциал.

Города и веси с молчаливого разрешения властей наводнили иностранные военные советники и специалисты. Повсюду шныряли шпионы под видом журналистов; террористы и религиозные фанатики под мирной личиной; наёмники, особо не скрывающие чем зарабатывают на хлеб; прочие мрачные типы и авантюристы, желающие погреть руки на чужом костре.

Противники остро нуждались не только в силовой поддержке со сторон ы, но и в политическом признании легитимности своей власти. И не только оппозиционеры. Федералам поддержка нужна была не меньше, дабы в глазах мирового сообщества выглядеть на уровне.

Впрочем, мировое сообщество лихорадило не меньше. Повсюду стреляли, взрывали, лилась кровь. Наверное, ещё и поэтому расколовшуюся Россию особо не трогали, предпочитая снабжать оружием и ждать, когда она сама себя уничтожит…

Основная линия противостояния пролегла по бассейну Енисея в южной и центральной его части, не углубляясь слишком на север, где непреодолимой преградой стояла глухая тайга, а за ней раскинулась бескрайняя тундра до самого Заполярного круга и дальше до студёного моря.

Позиции противников странно перемешались по обоим берегам реки на большом её протяжении так, что при желании одни могли свободно зайти в тыл другим. Но почти полное отсутствие дорог, особенно на север от Красноярска, очень затрудняли такие манёвры.

Ближе к мегаполису боестолкновения происходили регулярно: через федералов то и дело прорывались целые подразделения во главе с офицерами и верными подчинёнными из тех, что не разбежались и не перешли на сторону прежней власти. То же самое случалось, когда от оппозиционеров уходили войска, оставшиеся верными федералам.

Одиночек, коих на самом деле оказались толпы, тоже хватало. Они пробирались то с запада, то с востока, как когда-то на Дон устремлялись офицеры и сочувствующие зачинавшемуся белому движению. Проникали тихо, под разными предлогами. Те, что не могли вразумительно объяснить цель своего перемещения в столь сложное время, шли обходными путями. В основном ходоками заделались всякие идейные авантюристы, не желающие признавать установившуюся в их регионе власть. Среди разномастной толпы одиночек попадались сбежавшие из мест заключения уголовники, либо скрывающиеся от розыска ещё не осужденные преступники.

Мужчин призывно го возраста просочившихся через кордоны федералов или оппозиционеров, «забривала» принимающая сторона. Среди мобилизованных всяких хватало. Всех принимали, возведя процесс едва ли не в степень. Дескать, смотрите все: люди сами отказываются от навязанной им власти, идут к нам и вступают в наши доблестные ряды! Да, страна пока разделена. Но наша самоотверженная борьба поможет обновлённой России вновь объединиться и создать справедливое общество без обнаглевших олигархов, без униженных и забытых своей родиной простых граждан.

Гребли всех подряд, формируя бригады, соединения и фронты, что оказалось непросто. Люди, не привыкшие к столь жёстким условиям, подчинялись неохотно, ставя под сомнение и даже игнорируя приказы офицеров, особенно нестроевых. Те, призванные из запаса, толком ничего не умели, но истово желали командовать. Порой подобное желание выходило им боком: то и дело горе-командиров убивали исподтишка. И концов не найти. А иной раз убивали открыто, цинично, на глазах у всех: дескать, плевать, что со мной будет потом, но тебя я грохну…

Ситуация сложилась аховая, причём с обеих сторон. Этакое воинство напоминало настоящую грабь-армию и иначе чем на пушечное мясо никуда не годилось. В конце концов, сначала оппозиционеры, а затем и федералы издали похожие приказы о расстреле всех смутьянов. Суровые меры быстро подействовали, но противники всё равно не были готовы к настоящей большой войне. Самые прозорливые и опытные понимали: в первых же серьёзных боях потери будут огромными.

В жуткой неразберихе мутной волной захлестнувшей страну от края и до края было много непонятного, неправильного, абсурдно противоречивого и вредного. То и дело всплывала скандальная информация о неких заграничных счетах кого-нибудь из верхушки оппозиции или федеральной власти, наплевавших на свою родину и на соотечественников. Предатели прогибались под чужие интересы неведомых и очень влиятельных сил, желающих гибели России.

Много плавало грязи в этом мутном потоке. Очень много. Но каки е глобальные перемены и революции вершились чистыми руками?

Наступила зима.

Красноярск замерзал. В квартирах усилился холод — отопление было слабое. Вспыхнули массовые простудные заболевания. Больницы и поликлиники не справлялись с наплывом больных.

Город по-прежнему подвергался артобстрелам и ракетным ударам. Стратегическая авиация федералов серьёзно повредила Красноярскую ГЭС, электроэнергию она вырабатывать перестала. В образовавшуюся в плотине яму с рёвом хлынула вода. Ниже по течению Енисей вышел из берегов и подтопил часть города. О потопе ещё и не ведали, а крысы уже лезли из всех щелей. Люди увидели почерневшие улицы от миллионов бегущих в никуда грызунов, и поняли — идёт вода… Но никто не ожидал, что такая большая. А ночью она пришла почти мгновенно. Очень многие, не успев проснуться и хотя бы попытаться спастись, утонули в своих квартирах. Мужчины, женщины, дети, домашние животные так и остались там, плавая под потолками среди кучи вещей и утвари, распухшие, в стылой воде, стремительными потоками несущейся по городским улицам…